Сергей Антонов - МЕТРО 2033: В ИНТЕРЕСАХ РЕВОЛЮЦИИ [Темные туннели 2]
Отбежать удалось всего на десяток метров. Паук не сдвинулся с места, а лишь выстрелил вслед человеку липкую струю слюны. Фью- ю-ить! Слюна затвердела в воздухе, превратившись в серый канат. Томский со всего маху грохнулся на пол. Он пытался освободить запутанные ноги, но паук плюнул еще два раза. Толик окончательно запутался в паутине. Монстр повел себя странно. Вместо того чтобы напасть на беззащитную жертву, он потащил Толика к путям. С ходу перепрыгнул через рельсы, повис на стене и вскарабкался на потолок. От мощного рывка у Томского едва не вывернуло суставы. Чудище оборвало паутину и с поразительной быстротой скрылось в темноте туннеля. В ту же секунду послышался стук колес приближающегося состава. Толик поднял голову.
Со стороны Полиса мчался поезд. Хорошо знакомый состав с профилем Сталина на передней части котла. Из будки приветственно махал машинист – седовласый мужчина в белом халате. В глубине сознания Толик понимал – появление Корбута-старшего означает, что ему снится кошмар. Однако инстинкт самосохранения заставлял тело извиваться в неистовом стремлении уползти с рельсов. Профессор включил прожектор. Томский зажмурился от яркого света, а когда открыл глаза, туннель был пуст. Исчезновение призрачного состава стало не единственным подарком. Толик не обнаружил на себе следов паутины. Исчезла и ржавая бочка, а вместе с ней неуемная жажда. Он просто стоял на рельсах и был почти уверен, что находится по эту сторону реальности.
Хрупкую надежду под корень срубило тарахтение двигателя. На этот раз со стороны Добрынинской. По рельсам неспешно катила мотодрезина. Управлял ею фашистский офицер. Черный его китель с золотыми пуговицами был покрыт пулевыми отверстиями, вокруг которых темнели круги запекшейся крови.
– Ненавижу черных, – нараспев выкрикивал фашист. – Ненавижу всех, кто им помогает! Я и с того света их достану! Ну-ка, поддам газку! Конечная остановка – адская рейхсканцелярия!
Дрезину окутал дымок. Из этого серого марева офицер продолжал вопить о своей ненависти к черным и цвету их крови. Томский точно знал: он уже слышал эти речи, встречал толстяка с тройным подбородком. Вот только где и когда? Толя отступил к стене, пропуская призрака-путешественника, а тот, проезжая мимо, ткнул в Томского указательным пальцем:
– Давай ко мне! В преисподнюю! Там поквитаемся!
Дрезина исчезла, как только выехала за пределы станции. Теперь Толик услышал сухое потрескивание. На платформе мирно горел костер, возле него сидел бородатый человек в берете и френче цвета хаки с накладными карманами. Он перелистывал какую-то книгу и курил трубку.
Команданте Че! Томский взобрался на платформу, подошел к костру и молча присел на корточки рядом с самым живым из всех мертвецов, с самым добрым из призраков. Несколько минут они провели в тишине, нарушаемой только потрескиванием костра и шуршанием страниц книги. Наконец Че Гевара ткнул пальцем в одну из страниц, обернулся к Томскому и продекламировал:
И тогда надо мною, неясно,
Где-то там, в высоте голубой,
Чей-то голос порывисто-страстный
Говорит о борьбе мировой.
Толик узнал книгу, которую держал в руках товарищ Че. Это был томик стихов Гумилева. Знаменитая в своем роде книжка, которая побывала у красных и прокатилась до Полиса на метропаровозе.
– Хорошо сказано, – одобрительно покачал головой Че Гевара. – А как у тебя с революционной борьбой? Почему прохлаждаешься? Разве не понимаешь, что все, что видишь, – плод твоего воображения? Ты ведь нужен, очень нужен совсем в другом месте.
– Я не знаю, как отсюда выбраться, – почти простонал Томский. – Ничего. Абсолютно ничего не помню. Знаю лишь, что был болен…
– Неужели память отшибло настолько, что ты забыл даже… Ладно. Тебе не обойтись без проводника.
– Ты выведешь меня?
– Почему бы и нет? Вы, анархисты, говорите «Воля или смерть», а я утверждаю «Родина или смерть». На чьей стороне правда?
– Родина, – покачал головой Томский. – Я родился на поверхности. Моей Родины больше не существует. А метро… Его сложно назвать Родиной. Скорее, это просто дом, команданте.
– Вот тут ты не прав. Настоящие бойцы, истинные романтики революции, должны видеть свою Родину везде, где есть угнетенные. Так я говорил при жизни. Это же продолжаю утверждать и сейчас. Вставай, товарищ. Пойдем. Это у меня впереди целая вечность, а у тебя – считанные часы.
Только поднявшись, Толик заметил, что находится уже не на Полянке. Теперь вокруг, насколько хватало глаз, простирался лес, над головой пылало невозможно голубое небо, а над лесом серебрились вершины высоких гор. Товарищ Че вел Томского среди невиданных деревьев. Нет, это не лес. Скорее джунгли. Боливийские джунгли времен правления президента Рене Ортуньо. Того самого, что подписался под телеграммой «Приступить к уничтожению сеньора Гевары».
Проводник иногда останавливался, чтобы откашляться. Напоенный влагой воздух джунглей был вреден болевшему астмой Че. Толик использовал остановки, чтобы получше рассмотреть растительность. Он насмотрелся на то, что сотворила с флорой Земли радиация. Но в данном случае мутации были ни при чем. Папоротники, бамбук и лианы выглядели так, какими Томский видел их на картинках в книгах. Не было уродства, болезненности, характерных для мутировавших растений. Листья сверкали, как изумруды, а капли росы казались вкраплениями бриллиантов. Вскоре джунгли сменились каменистым склоном. Команданте вывел Томского к поросшим травой серым скалам. С грустной улыбкой обвел величественный и мрачный пейзаж рукой.
– Ущелье Куебрада-дель-Юро, товарищ Анатолий. Здесь я принял свой последний бой. В интересах революции…
Интонации Че напомнили Толику голос совсем другого человека. Этот голос и эта хлесткая, как удар плети, фраза принадлежали… Русакову! Бесстрашному комиссару Первой Интернациональной. Из глубин памяти чередой всплывали воспоминания. Они проносились перед глазами с такой скоростью, что у Томского закружилась голова. Запертый в клетке мутант. Похищение Елены. Безногий калека. Стычка с солнцепоклонниками. Концентрационный лагерь. Чеслав Корбут. Их с Леной ребенок…
Толик с радостным видом обернулся к Че Геваре. Тот улыбнулся:
– Ну, вот и все, товарищ. Память вернулась. Ступай вперед и помни: твоя Родина там, где есть несправедливость, где существуют угнетатели и угнетенные. Родина или смерть!
Толик кивнул и начал спускаться вниз по узкой тропинке. Сделал несколько шагов и поднял голову, чтобы еще раз посмотреть на Че. Последний романтик революции стоял на краю ущелья, опираясь на автомат. Перехватив взгляд Томского, Че поднял сжатую в кулак руку.
Понимание того, что он общается с призраком, ничуть не расстроило Толика. Он ведь так мечтал хоть минуту побыть рядом с великим человеком. Его мечта сбылась, а уж во сне или наяву, не имело никакого значения.
Перепрыгивая с уступа на уступ, Томский так спешил, что забыл об осторожности. Очередной прыжок оказался неудачным. Нога соскользнула с мокрого камня, и он покатился вниз. Падение в ущелье должно было быть весьма болезненным. Но в этом мире боль, как и смерть, являлись понятиями абстрактными.
Кувырок, еще один. Томский шлепнулся на что-то мягкое и открыл глаза. Вокруг были лица друзей. Встревоженные и одновременно радостные. Русаков, Аршинов, Вездеход, Федор, Банзай, Пьер и Рафаэль… Они с нетерпением ждали его возвращения.
Толик попытался что-то сказать, но мешал подкативший к горлу ком. Это было сущей мелочью в сравнении с главным: рана на груди уже не жгла, а чесалась. Он выздоравливал. Команданте Эрнесто Че Гевара уговорил товарищей из загробного мира дать Томскому отсрочку.
Толя приподнял голову, пытаясь осмотреться. Два ряда тонких квадратных колонн, облицованных потемневшим желто-лиловым мрамором, закруглялись к потолку, образовывая свод. Черно-серый пол с простым геометрическим орнаментом. Голова оказалась слишком тяжелой, чтобы долго удерживать ее на весу. Он на Автозаводской! Как славно, что удалось выйти на финишную прямую, ведущую в Берилаг. Остается последний рывок…
Улыбающийся прапор шутливо грозил Кольцову пальцем:
– А вы, ваше преосвященство, заладили, как попугай: не выживет, не выживет. А я сказал – выживет! Молодцом, Толян!
Глава 20. КОРОЛЕВА ГОЛОДА
Поскольку солнце все время пряталось за тучи, день резко, без сумерек, перешел сразу в ночь. Стало совсем темно. Растянувшись в цепочку, отряд Лациса-Габунии шел по Большой Лубянке в направлении Сретенского бульвара. Мартин и Гиви показались на поверхность всего лишь в третий раз в новой жизни. Причем два пробных выхода свелись к тому, что оба душегуба лишь высунули нос из своей дыры, прогулялись метров на двадцать от гермозатвора и вернулись обратно.
О том, что творится наверху, у них имелось весьма приблизительное представление. Как и все новички, они допустили серьезную ошибку – слишком понадеялись на карту. На бумаге от Лубянки до Измайловского парка было не слишком далеко. Добраться до Бульварного кольца, пересечь Тургеневскую площадь. Дальше – проспект Сахарова, Садовое кольцо. От Высокояузского моста на Николо-Ямскую улицу. И по шоссе Энтузиастов до Измайловского парка. В принципе, ничего невозможного.
